Так сказал Михаил Бахтин о карнавале: КАРНАВАЛ это культурный и массовый поведенческий феномен, фундированный соответствующим типом образности. Очень значимый компонент средневековой и ренессансной культуры. По мнению Бахтина, не только Рабле, но и Дж. Бокачче, В. Шекспир, М. Сервантес очутились подвластные обаянию жизнеутверждающей и светлой атмосферы, свойственной карнавалу и другим народным праздникам того времени. Карнавальная культура владела хорошо разработанной системой обрядово-зрелищных и жанровых форм, а также весьма глубокой жизненной философией, за основные черты какой Бахтин считал универсальность, амбивалентность неофициальность, утопизм, бесстрашие. В ряде обрядово-зрелищных форм народной средневековой культуры Бахтин называл празднование карнавального типа и сопровождающие их (а также и обычные гражданские церемониалы, и обряды) смеховие действа: свято глупел, свято осла, храмные праздники и так далее Народная культура воплощалась также в разных словесных смехових произведениях на народных языках. Они пародировали и высмеивали буквально все стороны средневековой жизни, включая церковные ритуалы и религиозное вероучение, многочисленные пародийные проповеди, литургии, псалмы неофициальной, а чаще всего и непристойному фамильярно площадному языку, который в значительной мере состоит из ругательств, клятв и божби. На карнавальной площади всегда настойчиво звучали возгласы балаганных зазывал, которые, — вместе с другими жанрами уличной рекламы крики Парижа, крики продавцов чудодейных средств и ярмарочных врачей, — обыгрывались и пародировались, становясь при этом важным элементом народной смеховой культуры. По мнению Бахтина, Рабле объединил в романе Гаргантюа и Пантагрюель все эти формы, жанры и мотивы, сохранив их для потомков и создав тем самым своего рода энциклопедию средневекового смеха. Причем, с точки зрения Бахтина, опора на смеховую народную культуру не только не противоречила гуманистическим идеалам Рабле, но, напротив, гармонично совмещалась с ними и даже помогала их пропаганде, поскольку карнавальное мироощущение является глубинной основой ренессансной литературы. Как отмечает Бахтин в книге Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, как бы не были распылены, разъединенные и обособлены единичные частные тела и вещи — реализм Ренессанса не обрезает ту пуповину, которая соединяет их с телом земли и народа, который порождает. Например, реабилитация плоти, характерная для гуманизма, соотносима и родственная с гротесковой концепцией тела, с преобладанием материально телесного начала жизни, свойственным народной культуре. Смеховая народная культура, будучи древней, архаичной по своим истокам, однако предусмотрела некоторые фундаментальные философские концепты, какие специфические для Нового времени. В эпоху Ренессанса нерушимую иерархическую вертикаль средневекового официального представления о космосе (Большая Цепь Бытия) изменила историческая горизонталь: движение во времени. В гротесковой концепции тела, которое переживает становление, в народно праздничных играх, предметом которых был веселый ход времени, рождалось новое историческое ощущение жизни и представление о прогрессе человечества. Ср. В тексте книги Бахтина: И вот гротесковые обиды с их существенным отношением к временному изменению и из их амбивалентностью становятся основным средством художественно идеологического выражения того могучего ощущения истории и исторического изменения, которое с исключительной силой проснулось в эпоху Возрождения. Именно поэтому понять Рабле и вообще ренессансную литературу невозможно без учета их связи с народной смеховой культурой. Средневековый смех интерпретируется в книге Бахтина как универсальный и миропонимание характер, который имеет, как особенная и притом позитивная точка зрения на мир, как особенный аспект мира в целом и любого его явления. КАРНАВАЛ(этому сроку Бахтин придавал расширенное значение, понимая под ним не только формы карнавала в узком и точном смысле, но и всю богатую и разнообразную народно праздничную жизнь средних веков и Возрождение) противопоставил серьезной, высокой культуре средневековья абсолютно другой, подчеркнуто неофициальный, внецерковний и внегосударственний аспект мира, человека и человеческих отношений. КАРНАВАЛ не просто разыгрывали, это была как бы реальна. Форма самой жизни, которой люди средневековья жилы во время праздников, — причем другая свободная (вольная), идеальная форма. Если официальные праздники утверждали стабильность, неизменность и вечность существующего миропорядка, освещали торжество правды, которая уже победила, господствующей, неопровержимой, то КАРНАВАЛ был как бы временным прекращением действия всей официальной системы со всеми ее запрещениями и иерархическими барьерами: в это время жизнь на короткий срок выходила из своей обычной колеи и вступала в сферу утопической свободы. Эта свобода легализовалась: и государство, и церковь, терпели ее, даже каждый официальный праздник имел свою вторую, народно карнавальную, площадную сторону. Праздничная толпа воспринимала жизнь сквозь призму веселой относительности, во время КАРНАВАЛ люди переодевались в (обновляли свою одежду и свои социальные обиды), избирали, а затем развенчивали и били (в символическом плане убивали) шутовских королей и пап, высмеивали, снижали, пародировали все, почему поклонялись в обычные дни, прибегали к разной физиологичной избыточности, пренебрегая нормами приличия: Тема рождения нового, обновления, органически совмещалась с темой смерти старого в веселом и снижающем плане, с обидами шутовского карнавального развенчания. В гротесковой образности КАРНАВАЛ всячески подчеркивался момент временного изменения (времена года, солнечные и месячные фазы, смерть и обновление растительности, изменение земледельческих циклов): этот момент приобретал значение шире и глубже: у него укладывались народные надежды лучшего будущего, более справедливого социально-экономического устройства, новой правды. Большое количество пировых образов, гиперболическая телесность, символика плодородия, могучей производительной силы, и так далее акцентировали бессмертие народа: В целом мира и народа нет места для страха; страх может проникнуть лишь в часть, которая отделилась от целого, лишь в отмирающее звено, взятое в отрыве от того, которое рождается. Целое народу и миру торжествующе весело и бесстрашно. С эстетичной точки зрения карнавальная культура является особенной концепцией бытия и особенным типом образности, в основе которых, по мнению Бахтина, лежит особенное представление о телесном целом и о пределах этого целого. Это представление Бахтин определяет как гротесковую концепцию тела, для которой характерное то, что с точки зрения классической эстетики (эстеты готового, завершенного бытия) кажется ужасным и уродливым. Если классические обиды индивидуализируются, отделенные один от другого, как бы очищенные от всех шлаков рождения и развития, то гротесковые обиды, напротив, показывают жизнь в ее амбивалентном, внутренне противоречивом процессе, концентрируются вокруг моментов, которые помечают связь между разными телами, динамику, временное изменение (совокупление, беременность, родовой акт, акт телесного роста, старость, распад тела, и т. д.). В отличие от канонов нового времени, гротесковое тело не отмежевано от остального мира, не замкнутое, не завершенное, не готовое, перерастает себя самого, выходит за свои пределы. Акценты лежат на тех частях тела, где оно или открыто для внешнего мира, то есть где мир входит в тело или выпирает из него, или оно сам выпирает в мир, то есть на отверстиях, на выпуклостях, на всяких ответвлениях и отростках: разинут рот, детородный орган, груди, фалл, толстый живот, нес (Бахтин). Этот тип образности, характерный для народной смеховой культуры, обусловлен верой народа в свое бессмертие:. в гротесковом теле смерть ничего существенно не кончает, потому что смерть не касается родового тела, его она, напротив, обновляет в новых поколениях. Концепция К., выдвинутая в книге Бахтина о Рабле, вызывала при своем появлении и публикации бурные споры, да и до сих пор далеко не является общепризнанной. Однако она сыграла большую роль в развитии и стимулировании культурологических исследований, в расширении горизонтов научной мысли. В настоящее время толкование концепции Карнавалпродолжается, и возможно как появление ее, оригинальных толкований, так и ее плодотворное использование для изучения разных мировых культур. Многомерные исследования карнавальной культуры, осуществленные Бахтиним, способствовали, в частности, легитимации такого феномена культуры, как раблезианство. Раблезианство трактовалось как связано не столько непосредственно с творчеством Ф. Рабле, сколько с традицией его философской интерпретации, в рамках которой культурное пространство выстраивается в контексте семиотически телесности, которая артикулирует, понятой как семантически значимый феномен (тексту), прочтение которого порождает эффект гротеска, что и добавляет культурному пространству статус карнавального Карнавальный костюм Мышонка Увидеть во сне мышь – к добру. Это не крыса вам, это из домашних грызунов именно уважаемое и жалеемое детьми, самый симпатичный вредитель. Слышат ребята родственную душу. Эллины древние мышь рядом с музой ставили: в "мюса" (мышь) им слышалась "муса" (муза), и чего бы стоил как мультяшный герой Том без своего провоцирующего антагониста, "музы" своего рода, Джерри? Часто сказка мышонком венчается – или о репище, о золотом яичке ли Потому мышонок – сказочный костюм и притом очень уютный – костюм для праздника по-домашнему. Карнавальный костюм Горошекарнавал Веселое растение – горошек! Усики спиральками, горошины внутри как в погремушке, зелений-зелений словно детство сам. Он же и "царь-горох", но дело это давнее, и вообще – даже молодым монархам пристала аристократическая скромность. Детский праздник, зимой он вершится или летом, будет не в пример свежее, когда резвая молодая поросль принимает в нем активное участие. Зелень, конечно, но зелень аппетитна. С таким маскарадным костюмом не стыдный покорять огород. Карнавальный костюм РОССИЙСКИЙ НАРОДЕН (повседневный) для мальчиков. Даже императорских потомков нашивали вышитые рубашки и стилизованы брюки –красиво и много выглядит народная одежда, достойный и счастливый народ ее изобрел. Этот карнавальный костюм детям всегда по душе. Сразу ты ныряешь председателем в мир древних сказок и народных песен, чувствуешь себя их живым участником. Такая рубашка очень даже близка телу ребенка. Хоть ты в школу так иди – а не можно: для праздника наряд. Вот свято и есть самое естественное состояние для ребенка, когда мир вокруг насыщен беззаботностью и предчувствием волшебных свершений. То ли серый волк, который говорит, предложит тебе, царевич, свою службу; а может, гуси-лебеди подхватят тебя белоснежными крилами. Такой костюм - утро в детском саду или новогодний маскарад приобретает с ним атмосферу родной российской забавы. Карнавальный костюм Весна. Она-то в сказках, обычно красная. Но ходит в платьице зеленом как ирландская принцесса. Не даром женский праздник у нас приходит на ранние мартовские деньки, когда зеленые листки еще спят изо всех сил – выманить их не мешает. В спектакле на естественно мифологическую тему это очень уместный костюм. Для Нового Года тоже годится – Весной более найприемнише наряжаться в холодную пору, чтобы погреть души и сердца друзей. На Востоке так и производят этот праздник – когда свежие листья раскрываются и опять хочется жить.

(По материалам сайта маскарадные костюмы)

• Реклама